Вникание Мевураха было спокойным и холодным, как сталь.

– Скоро узнаете.

– Что мы узнаем?

– Что вам придется сделать, чтобы одолеть эхтров. Когда вы попадете туда, дети мои, вы все поймете.

– Куда мы попадем-то?

– В одну из митохондрий Чарльза Уоллеса.

Теперь, когда Мевурах это сказал, Мег показалось, что это вообще единственный логичный образ действий – единственное, что можно предпринять. Если им предстоит спасти Чарльза Уоллеса, если причина его болезни – фарандолы, если эхтры плетут свои козни не только вокруг, но и внутри его, тогда единственная их надежда – сделаться такими крошечными, чтобы проникнуть в одну из его митохондрий и посмотреть, что же происходит с фарандолами.

– Метрон Аристон, – вполголоса сказал Кальвин. – Масштаб. Место, где масштабы не имеют значения. Но… Сделаться настолько же маленькими, насколько галактики огромны… Можете ли вы уменьшить нас так сильно?

Мевурах улыбнулся:

– Размеры действительно вещь относительная.

– А кроме того, – Мег покосилась на Спороса, – мы уже разговариваем с фарандолой.

Если бы Мег попыталась представить себе фарандолу, в ее воображении та была бы похожа на что угодно, только не на Спороса.

Мистер Дженкинс неуклюже поднялся и подошел своей странной аистиной походкой к Мевураху:

– Не знаю, с чего я решил, что могу оказаться полезен. Это все мне совершенно не по уму. Я буду только мешать детям. Отправьте меня лучше обратно в школу. Там, по крайней мере, меня никаких сюрпризов не ждет.

– В самом деле? А как насчет сегодняшнего утра? – спросил Мевурах. – Это был не сюрприз? Мистер Дженкинс, я не могу сказать, для чего вы нам посланы, потому что и сам еще этого не знаю. Однако Мег дала вам Имя…

– Я до сих пор еще не вполне понимаю, что это означает.

– Это означает, что вы причастны к тому, что должно произойти в ближайшее время.

Мистер Дженкинс застонал.

Мевурах раскинул руки, как бы обнимая их всех разом:

– Митохондрия, в которую я вас отсылаю, называется Иада. Это родина Спороса.

Спорос запрыгал и негодующе забренчал.

– Если ты живешь в Чарльзе Уоллесе, – прикрикнула на него Мег, – если он – твоя галактика, значит тебе очень повезло – твоей родине нет равных во всем мире!

Луиза что-то певуче прошипела Мег. Гнев Мег мгновенно остыл: в шипении Луизы она еще раз увидела Чарльза Уоллеса. Малыш лежал, съежившись под грудой одеял. Мама приподняла его и уложила на подушки, чтобы ему было легче дышать. Сейчас одеяла были откинуты в сторону, чтобы доктор Луиза могла послушать его сердце стетоскопом. Доктор подняла голову. Взгляд у нее был озабоченный. Похоже, она советовала, пока не поздно, позвонить в Брукхейвен.

– Нужен кислород! – крикнула Мег Луизе Большой и Мевураху. – Может быть, кислород поможет?

– На некоторое время поможет. Доктор Колубра позаботится об этом, когда будет нужно.

На глаза Мег навернулись слезы.

– Ах, Луиза, помоги ему! Не давай ему прекращать бороться!

– Разве кто-нибудь в здравом уме пустит змею к больному ребенку? – спросил мистер Дженкинс.

– Доктор Луиза пустит! – сказала Мег. – Точно пустит, она что-то такое говорила маме в лаборатории вчера вечером… Мевурах! Ведь доктор Луиза тоже Учитель, верно?

Мевурах кивнул.

Сердце Мег радостно дрогнуло.

– Змеи, – буркнул мистер Дженкинс, – митохондрии… эхтры…

Мег судорожно сглотнула слезы, сняла очки и протерла залитые слезами линзы.

Мистер Дженкинс посмотрел на нее и сказал самым что ни на есть сухим, педантичным тоном:

– Человек! Песчинка во Вселенной. И именно Чарльз Уоллес – я правильно понимаю? В данный момент все равновесие держится на Чарльзе Уоллесе?

Мевурах серьезно кивнул.

– Так что же происходит с его митохондриями и фарандолами? – Мистер Дженкинс вопросительно посмотрел на Мег.

Девочка постаралась взять себя в руки:

– Мистер Дженкинс, помните ваше любимое высказывание Бенджамина Франклина: «Мы должны держаться вместе, иначе нас, без сомнения, повесят поодиночке»? Это относится и к людям, и к митохондриям, и к фарандолам – думаю, что и к нашей планете, и к нашей Солнечной системе. Нам следует жить вместе в… в согласии, иначе мы не выживем вообще. Так что если с митохондриями Чарльза Уоллеса что-то не так… – Голос у нее прервался.

Мистер Дженкинс покачал головой:

– Ну и что же мы можем сделать? На что нам надеяться? – И тут он в ужасе вскрикнул: – О нет!

В их сторону стремительно мчался фальшивый мистер Дженкинс, которого они недавно видели.

– Быстрее!

Мевурах раскинул руки, притянув к себе мистера Дженкинса, Спороса и Кальвина. Прогиноскес обхватил крыльями Мег, и она снова ощутила биение его сердца. Казалось, она сама стала частью сердцебиения херувима.

Овальный зрачок расширился, и Мег очутилась в…

Она не могла понять где – только чувствовала присутствие остальных. Словно из просторного, гулкого тоннеля донесся до нее голос Мевураха:

– Прежде чем вы пойдете дальше, я покажу вам нечто, что вас ободрит.

Мег огляделась. Впереди был громадный ритмический вихрь из ветра и пламени, однако эти ветер и пламя были совсем не те, что в херувиме: то был танец, танец изящный и упорядоченный, но в то же время производивший впечатление полнейшей внутренней свободы, непринужденнейшего веселья. Пляска все ускорялась, и рисунок танца делался отчетливее, ближе, ближе, ветер и пламя свивались воедино, и были в нем и радость, и песня, мелодия, нараставшая по мере того, как все крепче сплетались ветер и пламя.

И вот наконец ветер, пламя, танец и песня слились воедино в громадный клубящийся, пляшущий, танцующий шар.

Мег услышала, как мистер Дженкинс спросил, не веря своим глазам:

– Что это такое?!

– Рождение звезды, – отвечал Мевурах.

– Но ведь она такая крохотная, что могла бы уместиться у меня на ладони! – возразил мистер Дженкинс. Он негодующе фыркнул: – Каких же тогда размеров я сам?

– Да перестаньте вы думать о размерах. Это все относительно и несущественно.

Мег сейчас тоже было не до размеров. Ее волновало другое.

– Прого, а этой звезде дадут Имя?

– Он всех их знает по Именам, – отвечал херувим.

Мег в изумлении смотрела на звезду. Она и в самом деле была такая маленькая, что Мег могла бы взять ее в ладони, но жар ее пламени был так велик, что сама песня исходила из этого жара и была частью горения. «А ведь я, получается, ростом с целую галактику!» – с восторгом подумала Мег.